Пророки и пророчество

Пророчество – это возвещение божественного откровения. В раннем христианстве оно представляло собой признанный и повсеместный феномен. К тому времени в эллинском мире места оракулов привлекали к себе людей на протяжении столетий. Римский сенат давно уже черпал руководство в Сивиллиных оракулах. В иудаизме Второго Храма пророчество также не прекращало существование; свидетельство тому, что оно было жизнеспособным и разнообразным, мы находим в произведениях Иосифа Флавия и Филона Александрийского, кумранских текстах. Такое широкое разнообразие в языческих и иудейских документах отчасти помогает объяснить многообразные представления о пророчестве в Новом Завете. 

Терминология

В эллинском языческом мире пророчество было лишь одной из многочисленных дивинационных практик (mantikē), которые использовались с целью получить весть и наставление от богов. Греческое слово profhteia («пророчество») происходит от pro («от лица») и fhmi («говорить»). Стало быть, пророк – этот «тот, кто говорит от лица» кого-нибудь. До Нового Завета пророк не ассоциировался преимущественно с предсказанием (ср. Деян 11:27-28; 21:10-12; см. однако Платон, Хармид 173C). Слово profhtej («пророк»), скорее, обозначает представителя или интерпретатора, а потому – представителя божества, того, кто высказывается от лица божества. Часто такой представитель был связан с каким-то святилищем, либо как глашатай, либо как функционер. Некоторую путаницу вносит тот факт, что в классической среде слово «пророк» лишь изредка относится к вдохновленному оратору. Хотя «пророчицей» (profhtij) иногда именовалась, например, пифия, вдохновенная жрица в храме Аполлона в Дельфах (Платон, Федон 244А; Еврипид, Ион 42.321), это понятие чаще применялось к храмовым функционерам, которые могли не иметь практически никакого отношения к экстатической речи пифии. Бродячие визионеры обычно назывались не «пророками», а mantikoi, прорицатели – chresmologoi. В ходе дальнейшей дискуссии мы не будем ограничиваться словом profhtej и родственными ему, но рассмотрим более широкую картину.  

Характер языческих оракулов

Оракулы. Слово «оракул» может использоваться в двух значениях: (1) святилище, где у богов спрашивали совета или пророчества; (2) ответ божества. В древнем мире святилища оракулов были очень широко распространены. О них упоминает уже Гомер (ок. 750 года до н.э.; Гомер, Илиада 16.233-235; Одиссея 14.327-328 = 19.296-297). Они существовали до тех пор, пока не были осуждены и запрещены в IV веке н.э. Примерно на рубеже нашей эры популярность некоторых святилищ (особенно дельфийского) несколько снизилась, в частности, из-за развития астрологии (ср. Ювенал, Сатиры 6.553-556). Однако значение этого спада не стоит преувеличивать (pace Боринг, 50). Во II веке н.э. произошел новый всплеск интереса к признанным оракулам, особенно в Малой Азии (см. Лейн Фокс, 168-261). 

Оракулы встречались повсюду в Средиземноморье. Особенной популярностью пользовались оракулы Аполлона. Главные из них находились в Дельфах, Кларосе (близ Колофона), Дидимах (близ Милета), Коропе и Аргосе. Широкой славой пользовались и некоторые святилища Зевса. Особенно знаменит был Додонский оракул. Важным было также святилище Зевса в Олимпии. В оазисе Сива (Ливийская пустыня) находился оракул Зевса-Аммона. Существовали также оракулы героев, например, Амфиарая и Трофония. Как показал исследователь Йуссеф Хаджар, много оракулов было в Сирии и Финикии, хотя археологические данные пока ограниченны.

Работа оракула. Оракулы работали по-разному. Например, в оракуле Трофония надо было спуститься в ущелье для встречи с героем (см. свидетельство из первых рук у Павсания, Описание Эллады 9.39.4). Напротив, в Буре существовал оракул, где использовались бабки и табличка для интерпретации (Павсаний, Описание Эллады 7.25.10). Лучше всего нам известно о работе дельфийского оракула, самого знаменитого в древности, но и здесь много неясного. (См. попытку реконструкции, основанную на синтезе имеющихся данных, у Парка и Уормелла.)

Вопросы. Оракулов спрашивали как о личных, так и об общественных делах. Каждый оракул имел свою специфику. К одним оракулам (например, додонскому) чаще всего обращались по личным проблемам. Большинство сохранившихся вопросов сформулированы в форме: «Лучше ли мне сделать то-то?», «Целесообразно ли мне поступить так-то?» С другой стороны, дельфийского оракула часто вопрошали по вопросам общественной важности: скажем, как городу жить после природной катастрофы? каким будет исход войны? какой принять закон? чем обрести милость в глазах божества? Однако и в Дельфы немало людей приходило с личными проблемами. Наиболее типичные из них, по свидетельству Плутарха, – «стоит ли жениться, или отправиться в путешествие, или занять деньги» (Плутарх, Этика 408C).

Ответы оракула. По словам Гераклита, Аполлон в Дельфах «ни скрывает, ни открывает, но дает знак» (фрагмент 93). Судя по этой туманной фразе, высказывания дельфийского оракула находились где-то на границе ясного и неясного. По мнению некоторых ученых, ответы в Дельфах двусмысленными не были; например, этой теории придерживается в своей книге Дж. Фонтенроз (1978), сбрасывая со счетов свидетельство Геродота. Однако более вероятно, что оракул все же высказывался двусмысленно (Плутарх, Этика 406Е; 407А-В). В особенности туманный и загадочный характер носили длинные ответы, составленные дактилическим гекзаметром (см. Геродот, История 1.61), – хотя оговоримся, что наши умозаключения опираются, в основном, на литературные источники. С другой стороны, более короткие ответы бывали прямее и понятнее (возможно, потому что они добывались путем метания жребия).

Мания или мантика? Об источнике и характере вдохновения пифии ученые продолжают спорить. До сих пор можно встретить теорию, распространенную еще в XIX веке: пифия якобы впадала в экстатический транс, в котором у нее вырывались безумные и нечленораздельные высказывания, впоследствии обрабатывавшиеся и перелагавшиеся в форму гекзаметра пророками. Эта реконструкция может отчасти опереться на некоторые древние свидетельства (Лукан, Civ. W. 5.165-224, Страбон, География 9.3.5). Например, Плутарх сообщает, что однажды пифией была выбрана необразованная девушка (Плутарх, Этика 405C). Он также упоминает о поэтах, живших неподалеку от Дельф, которые создавали переложения в стихах (Плутарх, Этика 407В). Более того, Платон утверждает, что пифия не знала, что говорит (Платон, Федр 244B-C).

Уместно привести часть этого важного свидетельства, которое Платон вкладывает в уста Сократа: «Величайшие блага дает нам исступление, правда, когда оно уделяется нам как божий дар. Прорицательница в Дельфах и жрицы в Додоне в исступлении сделали много хорошего для Эллады, и отдельным людям, и целым народам, а в здравом уме – мало или вовсе ничего <…> Но вот на что следует сослаться: древние, которые давали имена вещам, не считали исступление безобразным или позорным – иначе бы они не прозвали «маническим» то прекраснейшее искусство, которое позволяет сулить о будущем. Нет, считая его прекрасным, если оно появляется по божественному определению, они и дали ему это имя, а наши современники, по невежеству вставив букву «т», называют его «мантическим»» (Платон, Федр 244A-C; цит в пер. А. Егунова).

Из всего этого можно было бы заключить, что пифия была лишь пассивным инструментом для передачи туманных прорицаний Аполлона. Однако не стоит спешить с выводами. Как верно подметил в недавней статье Л. Маурицио (1995), нигде в древних источниках не написано, что в Дельфах оракулы изрекал кто-то помимо пифии. Более того, по некоторым данным, бывали случаи, когда пифию подкупали (Геродот, История 6.66, 75). Между тем бессмысленно давать пифии взятку, если ее высказывания невразумительны. О том, насколько она смогла бы изложить стих дактилическим гекзаметром, ученые спорят, но прецеденты такого рода известны (см. Доддс, 92-93 # 70). В «Анналах» Тацита рассказывается о жреце Аполлона Кларосского: «…чаще всего не зная ни грамоты, ни искусства стихосложения, жрец излагает складными стихами ответы на те вопросы…» (2.54; цит. в пер. А.С. Бобовича). Что же касается дельфийских прорицаний, то Плутарх отмечает скверное качество стиха (Плутарх, Этика 396D).

По-видимому, исследователи нередко были склонны преувеличивать значение высказываний Платона о вдохновении (Платон, Федр 244; Тимей 71-72). Более того, Платон здесь явно пропагандирует введенное им различие между философами, которые обладают пониманием, и теми, кто имеют вдохновение (поэтами, пророками), но не вполне разумеют, что говорят. Как показывают современные исследования феномена инспирации, если вынести свидетельство Платона за скобки, то мы имеем такую картину: считалось, что поэты обладают сознательным контролем над своими произведениями, и это отнюдь не исключало божественного источника их речей. Вероятно, к этому же ряду можно отнести и дельфийскую пифию. Любопытна в данном смысле недавняя книга К. Форбса (1997), хотя он зря пытается развести по разные стороны пророчество и экстаз.

Лжепророчество в греко-римском мире

Многие современные авторы с подозрением относятся к политическим мотивам и точности дельфийского оракула. Древних такие сомнения посещали редко, и авторитет дельфийского оракула был неоспорим. Аналогичным образом обстояло дело и с большинством других оракулов. Цельс восторженно писал: 

Сколь многие города были построены оракулами и избавились от мора и голода, и сколь многие города, пренебрегавшие ими и забывшие их, претерпели страшное разрушение! Сколь многих послали строить колонию, и те преуспевали, прислушиваясь к советам оракулов! Сколь много удрученных бездетностью обрели то, о чем молились, и избежали гнева демонов!

(см. Ориген, Против Цельса 8.45)

Однако восторги восторгами, а древние широко признавали существование лжепророков и сомнительных оракулов. Например, считалось, что chrEsmologoi могут добавлять некоторые прорицания от себя (Геродот, История 7.6), а также интерпретировать письменные оракулы себе в угоду (Аристофан, Птицы 959-991; Мир 1095; Всадники 997-1099). Если верить Лукиану Самосатскому, иногда возникали даже целые святилища ложных оракулов. Подробное свидетельство на сей счет мы находим в его замечательном и остроумном произведении «Александр или лжепророк». Там он рассказывает, как некий Александр из Абонотиха установил собственный оракул, посвященный божеству-змее Гликону, «новому Асклепию». Этот Александр обманывал народ поддельными прорицаниями.

Чрезвычайно ценный образец критики лжепророков содержится также в сочинении кинического автора Эномая Гадарского «Обличение обманщиков» («Против оракулов»), которое сохранилось в цитатах в трактате Евсевия Кесарийского «Приготовление к Евангелию». Эномай Гадарский работал около 120 года н.э. См. текст в сборнике И.М. Нахова «Антология кинизма» (Москва: Наука, 1984).

Сивиллины пророчества

Помимо пророков в святилищах оракулов, в постклассический период возникли и обрели широкое хождение письменные оракулы и Сивиллины пророчества. Слово «Сивилла» изначально могло быть именем собственным, но уже к началу IV века до н.э. так называли вдохновленных пророчиц вообще. Варрон, к примеру, упоминает о десяти сивиллах (фрагмент 56 у Лактанция, Божественные установления 1.6.8-12). При всей мифичности образа сивилл, он пользовался колоссальным влиянием через пророческие тексты, им приписывавшиеся. 

Письменные оракулы Сивиллы Кумской стали известными благодаря своему влиянию в Риме. По преданию, они были проданы самой Сивиллой Кумской римскому царю Тарквинию Гордому (см. Плиний, Естественная История 13.88). Впоследствии они были доверены жреческой коллегии Quindecimviri sacris faciundis. Иногда, в особо важных случаях, по решению сената к ним обращались за руководством. В 84/83 году до н.э. собрание книг погибло при пожаре Капитолия. Однако его восстановили, и продолжали пользоваться как минимум до 363 года н.э. (Аммиан Марцеллин 23.1.7).

Светоний сообщает, что Август повелел собрать и сжечь более 2000 пророческих книг, проведя отбор даже среди Сивиллиных оракулов (Жизнь Двенадцати Цезарей. Август 31.1). Это событие относится к 13 году до н.э. и указывает на популярность такого рода собраний. Судя по указаниям у Диона Кассия, всего лишь лет 30 спустя Тиберию пришлось осуществить сходную акцию (История 57.18.5). 

Следует отметить, что если прорицания оракулов – ответ на конкретные вопросы, то Сивиллины книги и подобные им тексты часто независимо предсказывали будущие природные катастрофы, войны, возникновение и падение царств. Из-за некоторых очевидных сходств с традиционным еврейским пророчеством и апокалиптическими писаниями, – особенно в прогностическом и эсхатологическом плане – данную форму легко усвоили и творчески развили еврейские авторы (приблизительно во II веке до н.э.), а впоследствии и христиане. 

Межзаветное пророчество

Ранее ученые часто считали, что в межзаветный период феномен пророчества иссяк. В пользу этого мнения можно привести, например, известное место из Вавилонского Талмуда: «После смерти поздних пророков, – Аггея, Захарии и Малахии – Святой Дух отошел от Израиля» (В.Т. Йома 9б). В настоящее время эта теория утратила доверие большинства исследователей (недавняя статья Соммера – одно из исключений). Дело в том, что она не находит подтверждения в текстах, относящихся к периоду Второго Храма. В дополнение к фактам, о которых мы будем говорить ниже, можно привести свидетельства Иосифа Флавия о пророческой деятельности фарисеев во времена Ирода (Древности 17.2.4 §43), зелотов (Война 6.5.2 §286) и самарян (Древности 18.4.1 §§85-87). Пророчество не исчезало, хотя и существовало в самых разных видах.

Ученые пытались классифицировать пророков и пророчество по типам (см., например, несколько произвольную классификацию у Уэбба, 312-316), однако без особого успеха. Дальнейший анализ будет основан на первоисточниках: рукописях Мертвого моря, произведениях Иосифа Флавия и Филона Александрийского. 

Пророчество в рукописях Мертвого моря

Харизматическая экзегеза. Ессеи считали Учителя Праведности боговдохновенным интерпретатором пророческих тайн. Согласно кумранскому комментарию на Книгу Аввакума, Учителю Праведности «Бог открыл все тайны рабов своих пророков» (1QpHab 7:1-5). Считалось, что с помощью харизматической экзегезы он мог объяснить последующим поколениям, что Бог «сделает с последним поколением, конгрегацией изменников» (CD 1:12-13). Поэтому, хотя он и не именуется напрямую пророком, его боговдохновенные толкования ветхозаветных пророчеств и понимание эсхатологических тайн показывают его обладателем и интерпретатором божественных озарений.

Лжепророчество. Некоторые кумранские тексты затрагивают тему лжепророчества. Один фрагмент, по-видимому, описывает обряд, с помощью которого можно было отличить истинных пророков от ложных (4Q375). Другой фрагмент (4Q339) перечисляет восемь лжепророков, включая Валаама. Последнее имя в списке плохо читается, но вполне правдоподобная реконструкция – «Иоанн, сын Симона». Если так, то здесь может иметься в виду Иоанн Гиркан, славившийся своими пророческими способностями (Иосиф, Древности 13.10.7 §§299-300; Война 1.2.8 §§68-69). Парадоксально, что Иосиф Флавий, со своей стороны, превозносит его как истинного пророка: «Господь Бог не покидал его и дал ему возможность предвидения и пророчествования».

Прогностика. В дополнение к той информации, которую нам дают кумранские тексты, Иосиф Флавий сообщает о способности ессеев к прогностике: «Есть среди них люди, воспитываемые с детства на священных книгах, на различных очищениях и на изречениях пророков, которые заверяют, что предвидят будущее. Они редко ошибаются в предсказаниях» (Иосиф, Война 2.8.12 §159). Он даже упоминает два конкретных случая, – некоего Иуду (Иосиф, Война 1.3.5 §§78-80; Древности 13.11.2 §§311-313) и Менахема (Иосиф, Древности 15.10.5 §§373-379) – и приводит подробные рассказы об их предсказаниях.

Пророчество в произведениях Иосифа Флавия

В целом, Иосиф Флавий, памятуя об отождествлении Септуагинтой еврейского nAbi~ («пророк») с греческим prophetes, применяет последний термин лишь к пророкам Еврейских Писаний (см. однако необычное употребление prophetai в Иосиф, Война 6.5.2 §286). По-видимому, этим он придает особый статус ветхозаветным пророкам и их произведениям. Отсюда не следует, однако, что Иосиф Флавий считал пророчество прекратившимся. Скорее, отчасти из-за неуверенности насчет пророческой преемственности (Иосиф, Против Апиона 1.8 §41), он использует для описания данного феномена различные термины (особенно mantis и однокоренные слова). По верному замечанию Р. Грея (167), для Иосифа Флавия «различие между древними и современными ему пророками состояло в степени, а не в типе».

Иосиф Флавий как пророк. Любопытны уверения Флавия в его собственной способности предсказывать будущее. Он якобы предсказывал, что Иотапата падет после 47-дневной осады. Свой отказ кончить жизнь самоубийством в соответствии с договором, он объяснял именно тем, что он призван Богом возвестить Веспасиану пророчество. Его предсказание, что этот римский военачальник и его сын Тит взойдут на имперский трон (Иосиф, Война 3.8.9 §§399-408) сбылись.

Пророки знамений. Произведения Иосифа Флавия – основной источник нашей информации о так называемых Пророках Знамений. (Этот термин введен П. Барнеттом.) Речь о вождях народных движений, предшествовавших началу первого антиримского восстания. Два из них также упомянуты в новозаветных Деяниях Апостолов (Деян 5:36; 21:38; ср. Иосиф, Древности 20.5.1 §§97-99; Война 2.13.4 §§258-260; Древности 20.8.5 §§169-172). В число таких пророков входил и Ионафан, действовавший сразу после войны (Иосиф, Война 7.11.1-2 §§437-450; Автобиография 76 §§424-425), а также целый ряд деятелей, имена которых нам неизвестны, и которые действовали во время прокураторства Феликса (Иосиф, Древности 20.8.6 §§167-168; Война 2.13.4 §§258-260) и Феста (Иосиф, Древности 20.8.10 §188).   

Как предполагает термин Барнетта, этих людей объединяло притязание на статус пророков и обещание своим последователям знамений или чудес. Обычно они уводили своих последователей в какое-то место (Иордан, гора Елеонская, пустыня), обещая скорое божественное искупление и избавление. Иосиф Флавий называет их planoi («обманщиками, шарлатанами») и pseudoprophtai («лжепророками») на основании того, что их предсказания не сбылись. Поскольку большинство Пророков Знамений были преданы смерти, а их последователи – убиты или разогнаны, такой вердикт выглядит вполне естественно.

Однако есть случай, к которому Флавий относится более серьезно, – некий Иисус, сын Анана. Этот пророк еще за четыре года до войны начал предрекать гибель Иерусалиму. Тогдашний прокуратор Альбин объявил его сумасшедшим, но Иисус, сын Анана не прекращал своих речей. Он был убит при осаде Иерусалима камнем, брошенным метательной машиной, и испустил дух со словами: «Горе также и мне» (Иосиф, Война 6.5.3 §309). 

Из всего вышесказанного можно сделать вывод, что Иосиф Флавий смотрел на прогностику как на один из четких критериев пророчества в период Второго Храма. Истинному пророку Бог дает знание грядущего.

Пророчество в произведениях Филона Александрийского

Подобно авторам кумранских текстов и Иосифу Флавию, Филон Александрийский признает бесспорный пророческий авторитет Моисея и пророков. Специфика подхода самого Филона состоит в его предпосылке: пророческий опыт передается через экстаз и доступен всякому доброму (asteios) человеку (см. Филон, Кто наследник Божественного 265). Здесь греческая терминология Филона перекликается с философией Платона и многим обязана платоническому пониманию мантического вдохновения. Однако из других отрывков видно, что Филон также признает случаи, когда ум человека затмевается не полностью. В трактате «Жизнь Моисея» он говорит о трех способах, которыми Бог общался с Моисеем, включая вопросы с оракульными ответами и одержимость Моисея Богом, где Моисей, видимо, сохраняет часть своих способностей (Филон, Жизнь Моисея 2.188-190; см. Уинстон). 

Филон также касается темы лжепророчества. Основываясь на своих рассуждениях по поводу Втор 13:1, он говорит, что лжепророк кажется «вдохновленным и одержимым Святым Духом», но подталкивает людей к почитанию ложных (= греческих?!) богов (Филон, О частных законах 1.315). В общем и целом, подход Филона к профетизму представляет собой любопытный сплав греческой и иудейской точек зрения.

Пророчество и Новый Завет

Как мы видим, пророчество могло пониматься очень по-разному. Даже иудейские авторы, которые все признают авторитет ветхозаветных пророков, во многом между собой расходятся. Тот факт, что они придерживаются разных (подчас друг друга исключающих) взглядов на природу, особенности и проявления истинного и ложного пророчеств, чрезвычайно показателен, и указывает на отсутствие в иудаизме конца Второго Храма каких-либо фиксированных установок на сей счет. Если принимать в расчет еще и влияние языческих пророчеств, становится ясно, что новозаветные авторы опирались на очень широкую концептуальную канву. Более того, разнообразие свидетельств отчасти помогает объяснить и разнообразие в понимании пророчества внутри самого раннего христианства, включая Новый Завет.